Ризома / Rizoma

Ризома / Rizoma

Жанр: цирковое шоу
Продолжительность: 65 мин.
Режиссер: Анатолий Залевский
В ролях: артисты цирка
Описание: Анатолий Залевский живет и работает в Германии, но не стремится сменить гражданство. Он наезжает со своими представлениями в Украину и особенно охотно выступает на сцене родного Бердичева. Гастроли в своем городе он намеренно начал со спектакля 'Rizoma', декорационно тяготеющего к андеграунду и столь любимому молодежью деструктивно-урбанистическому искусству. Здесь мы видим все атрибуты пожирающей человека современной цивилизации - промышленные задворки города-мегаполиса, заброшенные заводские помещения, аварийные лестницы, бессмысленно вращающиеся колеса турбин. Напоминает шоковую декорацию давнего шедевра Фрица Ланга 'Метрополис' - мегафильм 1926 года. Немцам такое должно быть особенно близко и понятно.
Более подробно (много букв): [spoiler]Действующие лица первой части представления - это сиротливое поколение нынешних забытых обществом тинейджеров, то ли панков, то ли антиглобалистов, которые на этих задворках промышленной цивилизации проводят время как им вздумается. Они заняты своим делом, которое в дуэте двух эквилибристов - юноши и девушки - напоминает то драку-разборку, то неуклюжую, грубоватую любовь на вращающемся полом треножнике, весьма эротично вписавшемся в замысел мини-спектакля. При этом тела и движения молодых людей вроде бы лишены привычного эротизма - они скорее угловаты, бесприютны, отчаянны в ритме жестокой эпохи.
Следом за ними на сцену выходит новая группа - темноволосые девушки в черном. Они т то ли 'плакальщиц' Эсхила, то ли традиционный хор мстительницы Электры - что-то антично-языческое. Девушки заламывают руки, взывают к небесному милосердию, пытаются освободиться от сжимающих плечи колец-обручей, будто от пут. Здесь они и тюремные узницы и тени подземного царства. На их фоне выделяется арийское существо нарочито непонятного пола - то ли 'белокурая бестия', то ли инопланетный пришелец - это стройная женщина-жонглер, затянутая в блестящее серебристое трико. Она бросает белые кольца и кажется среди плакальщиц потусторонней и чужой.
Столь же одинок молодой человек, вращающий колесо подобно белке. Он находится внутри огромного стоящего на боку круга и бессмысленно движется в никуда, напоминая мифологического Сизифа, обреченного втаскивать на гору свой камень. Лишь на несколько мгновений несчастный пленник колеса обретает жизненный смысл - он прямо внутри колеса начинает жонглировать кольцами, и это - очень точная метафора, передающая зрителю весь подвижнический смысл творчества в мире-тюрьме.
Но еще большей метафорой становится сам Залевский. В этой части спектакля он намеренно не хочет выделяться среди своих актеров и выходит на сцену в таком же черном костюме. Его герой явился откуда-то из небытия - может, с другой планеты, а может, из свободного мира, живущего по другим законам. Этот человек отличается от окружающих тем, что в нем отсутствует рабство. Он сразу смущает и возмущает черный мир теней своим неугасимым любопытство и доверчивой открытостью. Он не боится, потому что просто не знает, что такое страх. Для них, осторожных и битых жизнью, этот герой поистине бесстыден. Плакальщицы шарахаются от него, юноша в колесе мрачно косится исподлобья. 'Новый человек' Залевского жаждет растормошить этот унылый мир, вернуть его к жизни. Но черные узницы безвольно повисают руками. А юноша, отчаявшись спасать себя творчеством, уныло вращает колесо усталыми ногами и понуро тащится, опустив голову.
Залевский выхватывает из группы то одну, то другую танцовщицу, но с досадой отталкивает, когда понимает, что она лишь тень человека. Он то мечется между этими призраками, пытаясь их воскресить, то исследует новые предметы, назначение которых ему непонятно. Так, он с изумлением забирается в полую треногу, изучает ее внутри, а потом легко, будто скользя, выползает из нее сверху и принимается стремительно вращаться, вытворяя невероятные кульбиты. Кажется, для этого чужака нет вершины, которую он бы не взял.
Что герой Залевского - метафора, казалось бы, не вызывает сомнения, но все-таки кто он такой? На этот вопрос ответил сам артист. Когда в интервью его спросили, кем он себя больше ощущает - землей или огнем, он ответил: 'Огонь - это явно я. Он горит, дает энергию, греет людей. Если нести огонь во благо, а не во зло, он способен принести много хорошего'. Так определилось имя героя спектакля 'Rizoma' - Прометей. Это он, титан, явился к людям, чтобы разбудить, разогреть их, дать им свободу, отнятую богами. Без страха и сожаления этот герой отдавал людям себя, а они поначалу недоверчиво, а потом все больше оттаивая потянулись за ним. При этом Залевский вовсе не стремится показать нам сверхчеловека. Это не в его характере. И, надо сказать, одной из самых сильных сторон артиста является его умение играть в ансамбле, не выпячивая свою личность и не бравируя своей исключительностью.
'Rizoma' - экспрессионистский спектакль, поставленный в Германии и при ее безусловном духовном влиянии, потому что экспрессионизм вырос из германского страха раздвоенности и одиночества. И хотя эпоха экспрессионизма была ровно сто лет назад и должна была кануть в вечность, сегодня мы наблюдаем в мире похожие тенденции. Стилистика этого давнего направления, связанного с бесконечными войнами и революциями ХХ века, с ощущением ужаса у человека-одиночки, человека-песчинки, которому совершенно некуда спрятаться от мира, обретает в наши дни особую цену. Экспрессионизм, оказывается, необыкновенно заразителен и современен. Залевский, как хороший режиссер, это почувствовал и удачно применил в своей пластической притче о молодом поколении, вынужденном продираться сквозь кустарник непонятных и враждебных человеку отношений. Спектакль при всей своей аллегоричности очень 'читаем' и понятен. Он созвучен и близок каждому сердцу, бьющемуся в зрительном зале.
Но вот начинается вторая часть шоу 'Rizoma', и в ней мы видим картинку совсем другой эпохи. Труппа Залевского словно обращается памятью в прошлое - в начало ХХ века, туда, откуда и началась экспрессия. Перед нами вполне конкретная, обытовленная жизнь еврейского местечкового дворика. Сюжет все время строится на параллели лирико-романтического и комического действия - верхнего и нижнего в буквальном смысле, поскольку лирика начинается и заканчивается на втором этаже декорационной конструкции, а комическое действо привязано к земле - к партеру.
На верхнем этаже Залевский (на этот раз весь в черном) ведет изящный танцевальный диалог со своей партнершей, которая от него все время ускользает. Эффект несовпадения мужского и женского миров достигается с помощью отличной предметной метафоры - вращающейся двери: по одну сторону все время оказывается герой, по другую - героиня. Они, как Ромео и Джульетта, становятся жертвами злосчастного недоразумения и, пытаясь проникнуть по ту сторону двери, вновь расходятся во времени и в пространстве. Этим влюбленным не 15 лет, как у Шекспира, а вдвое больше, но от этого история становится еще лиричнее и печальнее, потому что для героев это чувство может оказаться последним шансом уйти от одиночества и обрести свою вторую половину. Публике чрезвычайно созвучен этот мотив, и она награждает восхитительный пластический этюд аплодисментами.
А в это время в 'нижнем' мире совсем другой коленкор: там чумово и разбитно существует мещанский еврейский дворик. Здесь та же самая массовка девушек в черном превращается в группу домохозяек, занятых повседневными мелочами и страшно озабоченных. Они подшучивают друг над другом, ругаются между собой, заигрывают с парнями, стирают белье, - и все это создает очень странный комический феномен при отсутствии звуковой речи. До сих пор мало кому такое удавалось. Еврейская община, стилизованная (и костюмами, и музыкой, и манерой поведения) под первую четверть ХХ века, всегда обретала плоть и кровь именно благодаря искусству слова (Шолом-Алейхем, И.Бабель, Э.Севела). Здесь же комизм и национальный колорит передается только танцем. Главный герой дворика пока еще только намечается: он бесприютно бродит среди язвительных кумушек со своим красным цветочком. На голове у бедняги смешная старомодная шляпа, а сам он, конечно, безнадежно влюбленный Пьеро, только на местечко